Эксклюзив. Фёдор Двинятин: Образование — не только путь в профессию

На днях завершились «Авраамиевские слушания» — пилотный проект, собравший в Смоленске ведущих исследователей древнерусской литературы. Одним из участников конференции стал доцент кафедры русского языка в СПбГУ, игрок «Что? Где? Когда?» Фёдор Никитич Двинятин.

Перед очередной конференцией корреспонденту SmolDaily.ru удалось побеседовать с легендарным знатоком. Фёдор Никитич поделился впечатлениями о городе, рассказал, что общего между преподавателями вузов и биатлонистами, а также дал советы любителям популярной телеигры.

— Ваш визит в Смоленск связан с участием в «Авраамиевских слушаниях». Перспективны ли подобные проекты в провинции?

— Безусловно. Во-первых, площадок, где люди могут собраться и обсудить вопросы, связанные с древнерусской проблематикой, мало. И в любом случае ещё одна — это всегда полезно. Во-вторых, Смоленск — это не коим образом не «ещё одна». Есть фактор города. В данном случае особенно выстрелило то, что это город Авраамия Смоленского — одного из самых примечательных и таинственных древнерусских святых.

Кроме всего прочего — это один из древнейших русских городов. И дух этот по-настоящему чувствуется до сих пор. Наверное, Смоленск можно назвать самым малоизвестным для очень многих жителей нашей страны таким древним городом. И, конечно, самым большим, красивым и древним из таких малоизвестных. Я вот по разговорам с москвичами, с петербуржцами знаю, что двадцать человек, которые неоднократно бывали в Новгороде, Пскове, Владимире, Суздале — один-два найдутся, которые были в Смоленске. Всякий, кто сюда попадал, жалел, что так поздно это с ним случилось.

И третье, что очень важно, в городе есть люди, которые собрались и затеяли этот проект. Это сразу переводит его из разряда каких-то причудливых провинциальных начинаний в разряд настоящего общероссийского события. Это люди университета, затеявшие всё это. В первую очередь — ученицы Вадима Соломоновича Баевского — Лариса Павлова, Ирина Романова и их коллеги. Во-вторых, это люди епархии — настоятель Свято-Преображенского Авраамиевого монастыря Хрисанф. Их союз привёл к тому, что всё по-настоящему хорошо.

— В рамках конференции состоялось открытие памятника поэту Гервасию Псальмову. Сможет ли получить общероссийское значение находка смоленских филологов?

— Это событие, безусловно, в общенациональном масштабе. И если оно не станет медийным, то просто потому, что к процессам, которые идут в русской культуре, внимание общества и средств массовой информации приковано в значительно меньшей степени, чем хотелось бы. Может, и открытие самого поэта, его стихов, пройдёт относительно незамеченным в широкой культуре. Но это ничего, потом это всё равно распространится каким-то образом.

Если говорить о сущности, то открыт поэт усилиями энтузиастов. Я вчера узнал, как в архиве Пушкинского Дома Института русской литературы в Петербурге удалось обнаружить два рисунка одного из учеников Псальмова, которые позволяют топографически лучше рассмотреть ситуацию. По идее, такие рисунки ну никак не должны были сохраниться — просто потому, что архив Пушкинского Дома хранит всё, что связано с именитыми людьми. Там нет никаких частных подархивов, связанных с людьми пока неизвестными. А вот обнаружилось. И эта фигура тем более интересна, что, как мне кажется, в русской литературе почти нет авторов подобного толка: малоизвестных, совершенно неизвестных при жизни, не связанных с литературным движением.

Иногда говорят о самородках, но этот термин закрепился, скорее, за крестьянскими поэтами, которые начинали без образования. А потом-то они получали доступ к книгам и журналам, печатались. Вокруг них возникала своеобразная литературная субкультура. Такие самородки есть, хотя они в панораме русской литературы определяют сравнительно немного — при всём уважении к их тяжёлой судьбе.

Характерно, что Сергей Есенин в какой-то момент очень испугался для себя этой возможности — пойти по пути такого самородка, и решительно с этой крестьянской поэтической культурой порвал. В самый какой-то декадантский модернизм бросился. Только чтобы не стать крестьянским поэтом ограниченного кругозора.
В данном случае мы имеем нечто совершенно другое. Поэт не только не печатался при жизни, вокруг него не было никакого кружка, который что-то подобное читал. Есть в мировой литературе такие фигуры. Великая американская поэтесса 19 века Эмили Дикинсон тоже при жизни была совершенно неизвестна. У нас таких нет. И если бы его стихи были хуже, можно было бы сказать, что мы с горя раскручиваем не очень интересного автора. Но стихи Псальмова по-настоящему замечательные. Когда они будут хорошо прочитаны, то вполне возможно, что история литературы осложнится. В ней появится пусть не центральная, но всё равно очень интересная фигура, заслуживающая внимания.

— Сможет ли творчество Гервасия Псальмова заинтересовать молодёжь?

— За последние годы десятки студентов обсуждали со мной темы своих будущих курсовых или выпускных работ. Одни с самого начала знают, что хотят. Это сравнительно небольшая группа. Вторая группа самая многочисленная. Это студенты, которые если и пишут литературоведческие работы, то хотят написать на какую-то, в широком смысле, интересную тему. Почти всегда их внимание приковано к авторам первой величины. И есть третья группа. Как мне кажется, это студенты, которые не выбрали, не хотят или боятся выбрать свою тему. Они предпочитают довериться выбору научного руководителя. Именно эту группу можно попробовать заинтересовать. Ведь это по-своему интересно: вы занимаетесь научным материалом, которым почти никто не занимался. Может быть, открытия не будут ошеломляющими, но оно будут. В любом случае можно сказать много нового и интересного.

У исследователей-филологов всегда есть влечение к «своему» автору. Некая региональная близость — всегда важная составная часть подобного явления. Ахматову и Мандельштама больше изучают в Петербурге, Цветаеву и Пастернака — в Москве. Невозможно представить, чтобы «Тихий Дон» не изучали по-настоящему в Ростове. В Смоленске открытие такого поэта может привести к эффекту «боления» за своего в форме научного исследования.

— Вы преподаёте в вузе и занимаетесь научной деятельностью. Сложно ли совмещать?

— Это всё равно, что спортсмен, занимающийся биатлоном, совмещает лыжные гонки и стрельбу. В этом и состоит сущность биатлона — ходить на лыжах и стрелять. Точно так же положение университетского преподавателя, в большинстве случаев, подразумевает и науку, и преподавание как таковое. Тут скорее надо говорить о том, что в современных условиях преподаватель обычно оказывается под гнётом преподавательской нагрузки. Времени, сил и каких-то ресурсов, в том числе интеллектуальных, на научные исследования оказывается не так много. Это правда.

В этом плане наши коллеги, работающие в академических вузах, имеют перед нами преимущество. Их рабочий день состоит из того, что нужно для исследования — работы в библиотеке, в архиве, чтения и аналитики текстов. Среди вузовских преподавателей гораздо меньше авторов таких исследований, которые требуют большого и кропотливого труда. Вузовский преподаватель зачастую занимается наукой урывками. Он невольно ищет таких тем, которые позволяют максимально идентифицировать научную работу. Допустим, на исследование у меня есть полгода. И я знаю, что полгода — это выходные и вечера, когда я отчасти устал, у меня мало времени. Так вот тема должна быть такой, чтобы мне хватило времени чего-то в этой области добиться.

Но зато мы имеем возможность общаться с молодыми коллегами, возможность обратной связи, что очень важно. А самое главное, это даёт определённую широту кругозора. Практически невозможно быть вузовским преподавателем и специалистом в каких-то узких темах. А вот среди наших коллег из академических институтов, к сожалению, это распространённое явление.

— Сегодня в образовательной политике есть тенденция к воспитанию, в первую очередь, специалистов технических областей, в то время как «гуманитарии» уходят на второй план. Правильно ли это?

— Не знаю, об этом трудно говорить. Те, кто лоббируют такую политику утверждают, что очень многие гуманитарные дипломы впоследствии никак не выстреливают в жизни страны. Люди получают гуманитарное образование и не работают по специальности. Спрашивают, зачем нам столько специалистов по древнегреческому, латыни, русскому языку и литературе, по истории, философии. В этом есть определённый резон.

Действительно, практического применения в этой области у подобного образования почти нет. Но, с другой стороны, образование — это ведь, по большому счёту, не только путь в профессию в узком смысле этого слова. Есть такие работы и такие профессии, которым на рабочем месте учишься за считанные недели или месяцы. Но человек без образования наверно гораздо хуже этому научится. Общество, видимо, заинтересовано в том, чтобы большой процент людей получило хорошее образование. Не обязательно для будущей работы. Образование даёт ключ ко многим возможным вариантам работы. Например, хорошо известно, что будущие строители Английской империи в своих Оксфорде и Кембридже вообще мало учились практическим вещам в нашем понимании. Программа могла состоять из изучения математики, латыни, древнегреческого. Это определённым образом ставило ум, впоследствии готовый к чему угодно. Это, по-моему, хорошо.

Не знаю, кто за это должен платить — государство, общество или оно должно быть бесплатным. Хотя мне кажется, что развитие общества во многом идёт к тому, что некая социальная взаимовыручка почти требует чего-то такого. Я бы сказал, что мы достаточно богаты для того, чтобы та часть нашей молодёжи, которой нужно несколько студенческих лет и гуманитарное образование, могла бы получить это бесплатно или почти бесплатно. Даже если мы заранее знаем, что по специальности они работать не будут. Всё равно, в целом, они станут более развитыми, более интересными, просвещёнными людьми. И это оправдается, как мне кажется.

— В нашем городе любят и ценят игру «Что? Где? Когда?». Как опытный знаток, какие советы вы могли бы дать начинающим игрокам?

— Это очень просто. Я последние 11 лет этим не занимаюсь вообще, но ещё не всё забыл. И Совет мой один-единственный: нужно всё время играть в «Что? Где? Когда?». Нет никакого другого способа тренироваться. Ни один из известных мне ярких знатоков никогда не пробовал улучшить свою спортивную, в этом отношении, форму каким-нибудь чтением энциклопедий, заучиванием фактов. Как правило, этим вообще интересуются люди, которые, как правило, много читают и много знают. Так что, можно сказать, это у нас уже само собой есть. Нужно просто играть. Поначалу — в своей компании. В сети есть, наверное, уже тысячи вопросов, выложенных в удобной форме. А потом, потренировавшись, выходить на какие-нибудь турниры, поначалу — доступные. Почти в каждом городе есть подобные клубы, движения. Потом — попытка поехать куда-нибудь на фестиваль. Обычно это такое приключение, что люди, раз-два попробовав, втягиваются на многие годы. Устраивают игры выходного дня. В том числе, и молодые профессионалы — играют, пока интересно, пока взрослая жизнь с семьёй и детьми не догонит и не заставит от этого отказаться.

Беседовала: Валерия Будённая
Фото: Валерия Будённая